Я люблю этот запах. Честно. Он специфический, не похожий ни на что. Запах крови, спирта, синих ламп операционной. Запах животных. Я захожу за эту дверь и перестаю быть той, которой меня знает большинство моих знакомых и случайно встреченных людей. Теперь я другая. Та, которой меня видит горстка людей, та, чью другую сторону знает от силы три человека, которым я могла доверить это понимая, что они хотя бы попытаются понять. Почему не хочу рассказывать это остальным – я не знаю.

Треники, футболка, волосы в пучок. Шлепки. Теперь я – ассистент ветеринара. Журналистика, новости, статьи, шутки в редакции – все это там, в другой жизни. Здесь на ближайшие семь часов – мурлыканье спасенных мейнкунов, редкое дыхание выходящих из наркоза постоперационных животных, иногда вой и лай заскучавших пациентов. Тут шипят и царапаются, тут могут цапнуть зазевавшуюся руку, тут рождаются и умирают. Все это на ночную смену становится моим миром, в котором мне комфортно, спокойно и очень хорошо.

***

— Тут несложно, — рассказывает Катя. – Нужно следить, чтобы у ветов всегда и все было под рукой, делать анализы – капиллярку и биохимию, отправлять некоторые в Германию, выполнять все назначения, если ночного врача нет; гулять с собаками, кормить и чистить зверье, ассистировать на операциях, убирать все после операций. И поддерживать чистоту – никакой шерсти летать не должно, операционная должна быть стерильной. Тут три раствора, не перепутай – в одном отмачиваются инструменты после операции, другой для дезинфекции кожи, третий – для дезинфекции поверхностей. (Первое, что я сделала на своей самостоятельной смене – смешала два раствора и получила дикую клейкую массу, которую еле соскребла с лотка)

Машина для биохимии – огромный агрегат, полный емкостей с реагентами. Тончайшая игла анализатора мечется по диску. Одно неправильное движение – анализ запорот. Одна неправильная дозировка реагента – анализ запорот. Вовремя непоменянный реагент – анализ запорот. (Я пока еще реагенты не порола, но поначалу лихо записывала результаты одного и того же анализа сразу на несколько разных зверей. К счастью, меня вовремя остановили.)

— Смотришь на результаты анализов, там обычно видно, где что не так.

Да? Черт. Я была рождена журналистом. Откуда тут цифры? Показатели для меня темный лес, поэтому биохимию крови я теперь изучаю отдельно. Кошки. Собаки. Молодые. Старые. Интересно, я сейчас могу стать ветеринаром?

***

— Вова, я могу стать ветеринаром? – это я одному из наших ветов.

— Думаю, да. Начинай с патологической физиологии и типографической анатомии мелких домашних животных, — добряк Вова видит во мне потенциал. Видимо, за два месяца я неплохо научилась делать уколы даже самым несговорчивым пациентам.

— Ин, Герти пришла на капельницу.

Герти – это кошка с какой-то почечной недостаточностью. По мнению циничных врачей, ее давно бы пора отпустить на тот свет. Но хозяева имеют мнение ветеринаров и через день возят кошку на капельницу. Кошка уже привыкла – не ругается и терпеливо ждет 20 минут, пока в нее вольют положенные 150 мл раствора.

— Знаете, ей это помогает, думаю, благодаря этому она в свои 13 лет еще с нами, — хозяин Герти серьезен и сильно переживает за свою любимицу. Герти сидит в своей переноске, игла воткнута под шкуру. Капает раствор. На размышления нет времени – следом другой пациент.

***

— Пойдем рентген делать, похоже, инородка, — это Костя, за которым я рысцой трушу в рентгенную. Кошку нужно растянуть для двух проекций. Сделать это, если животное не в духе, крайне сложно. В ход идут огромные сварочные перчатки, если это не получается, зверя заматывают в простыни. А еще у котов на холке есть хитрое место – берешь за шкирку и все. Кот висит колбаской. Но рентген так не сделаешь, поэтому приходится изворачиваться. К счастью, этой кошке жизнь не мила – она несколько суток не ела, спокойна и равнодушна, тяни как хочешь.

— Да, что-то в кишечнике есть. Сейчас дадим барий, посмотрим динамику.

Барий – это контрастное вещество. На снимке его прекрасно видно и все его движение по кишечнику. Какое-то время барий стоит в желудке. Через несколько часов повторный снимок – о, зашевелилось. Но неубедительно. Видно инородное тело.

— Будем резать.

***

Кошку усыпляют пропофолом. Я всегда удивляюсь этому моменту – р-раз, и зверь оседает, погрузившись в очень странное полугипнотическое состояние.

— Давай-ка ее положим и привязываем к столу. Все как у людей. В трахею вставляется специальная трубка – на дальнем конце расширитель, который надувается воздухом – расширяет горло, чтобы животное не задохнулось. Кошка начинает откашливаться – трубка раздражает трахею.

— Сейчас дадим газ, она заснет и успокоится, — подсоединяется газ, зверь засыпает окончательно.

Костя выбривает кошке пузо, закрывает операционное поле, поливает область йодом, делает надрез. Верхние ткани. Остальное аккуратно раскрывается специальными ножницами. Я вижу все слои кожи и… да, кишочки.

Это, конечно, фокус – достать весь кишечник и перебрать его. У меня ощущение, что кошка на 90% состоит из кишечника.

— Ин, только поливай кишки физраствором, это ни в коем случае не должно сохнуть, — я поливаю, и жадно изучаю весь ход операции. К сожалению, на мои вечерние смены приходится очень мало процедур и мне не хватает таких знаний.

Костя перебирает кишечник, параллельно рассказывая, где тонкий, где толстый отдел. Что для чего и как работает.

— О, что-то есть, — я тоже вижу плотный участок. – А нет, это каловые массы. А вот тут, похоже, то, что мы ищем. Ну-ка… Точно.

Костя берется за скальпель на кишке появляется аккуратный надрез. Появляется белесоватое вещество.

— Что это?

— Барий. А вот смотри, что это? Ого! – Костя достает непонятный кусок, похожий то ли на косточку, то ли на катушку. Сантиметра три в длину. – Сейчас закончим, промой его, оставим для хозяйки.

Кишка промывается, и начинается ювелирная работа – тончайшую ткань нужно зашить максимально аккуратно.

— Ты знаешь, что кишка регенерирует за 24 часа? – продолжает лекцию ветеринар. – Это самая быстрорегенерирующая ткань. Ну, разве что еще слизистые ротовой полости.

— А это что за ткани, которые возле кишечника? – Я впервые вижу все подробности и все эти кишки выглядят вовсе не так, как оно представлялось.

— Это соединительная ткань, которая питает кишечник, тут кровеносные сосуды, — Костя расправляет все это так, чтобы я могла сделать фотку. – А если обратишь внимание, увидишь, как она пульсирует.

Это удивительно. Оно все живое. Мы промываем все еще раз и врач начинает укладывать кишечник обратно. Где-то показалась кровь – это плохо. Достаем все обратно, снова моем. Ищем место. Вот оно – в ход идет электрический пинцет, которым прижигаются опасные участки. Теперь все чисто. Упаковываем кошку еще раз. Порядок.

Теперь штопка – тоже аккуратно. Сначала внутренние слои кожи – на это идут специальные нитки. Потом внешний шов.

Спящего зверя я отношу обратно в бокс – будем смотреть, как дела, а сейчас все необходимые уколы и капельница.

После мытья инородное тело оказалось резиновой лягушкой. Кошка отгрызла все лапки, а потом решила закусить и тельцем. В общем, будет, что вспомнить.

***

К ночи наша героиня пришла в себя.  А к вечеру следующего дня ее даже разрешили немножко, совсем чуть-чуть, покормить. Еще пара дней в стационаре и пусть едет домой.

***

— Ин, пойдем держать собаку, надо кровь делать. Ин, моя смена заканчивается, передай дневным асикам, чтобы не кормили Трийбу, у него завтра операция. Ин, той рыжей кошке нужен корм для почечников. Ин, а где у нас бинты? Ин, внеси в карту препараты. Ин, надо набрать пять шприцев по 0,3 синулокса, а после этого поставь капельницы еще этим двум. А еще там собака катер сожрала, надо новый ставить.

А еще всех покормить, почистить, убрать, проверить, все ли препараты на месте, хватает ли шприцев, что там творится с анализаторами…

***

Мои семь часов, как правило, пролетают незаметно. И я счастлива – тут моя помощь реальна и волне осязаема. А еще я вижу реальную концентрированную жизнь, потому что тут все сразу: боль и облегчение, смех и слезы, жизнь и смерть…  К счастью, радости больше – тортики от благодарных пациентов мы очень любим)