Растворимый кофе — жуткая дрянь, если, конечно, речь не идет о той баночке, которая из детства. На которой было написано стилизованной арабской вязью instant coffee. И слово «инстант» все переводили исключительно как «растворимый» — английский тогда мало кто знал. Когда мой брат по-английски начинал считать до десяти, мы с сестрой просто лопались от зависти. А еще эта вот «р» их. Ооо, мечта…

Заветная желто-коричневая банка стоит в комоде на даче. Из нее насыпают по ложечке — кофе для дедушки, кофе для бабушки, для родни, которая постоянно приезжает в гости. И просто так к ней вроде бы подобраться можно, но запреты взрослых… Мне, например, кофе разрешалось только нюхать, пить его лет до четырнадцати было «рано». Плюс дефицит. Плюс родители.

…мы с сестрой проводим очередное лето на даче: слюнявим стащенные из «Москвича» дедушкины сигареты, втихаря обдираем клубнику с грядок и считаем, сколько яблок завязалось на яблонях — с прицелом на будущее. В этот день сидели, полоскали ноги в ручье, и тут вдруг сестра внезапно так:

— Ин, а ты пенку от кофе любишь?

— Я? Я ни разу не пробовала!

Сестра смотрит на меня как на безнадежно отсталого человека и командует — пойдем. Согнувшись в три погибели, рысим до веранды, на которой комод. В котором конфеты. Наши вещи. И кофе! Ирка достает из комода жестяную банку:

— Ты точно ни разу не пробовала кофе???

— Ну, пробовала, — я честная. — Глоточек. Но больше мне не дают. Рано.

— Хочешь?

— Больная что ли? КОНЕЧНО!!!

(От запаха кофе я схожу с ума, сколько себя помню. По выходным папа насыпал в кофемолку зерна арабики (тоже из серии «достали»!) и через полминуты по кухне несся волшебный аромат. Дальше джезва, вода, плита — главное уследить, чтобы кофе не сбежал — есть у него в характере это мерзкое свойство. Все. Остальное мне недоступно — кофе детям нельзя, хоть ты тресни).

Сестра сначала тащит из холодильника треугольную упаковку сливок, затем привычным движением хватает банку и ложку, -потому что просто так эту жестянку открыть было нереально. Поддевает края и пыхтит:

— Инка, ты только смотри, чтобы бабушки не было, убьет!

Я, как заправский партизан, из-под занавески оглядываю участок. Бабушка где-то в парнике укрощает огурцы, дедушка спит — горизонт чист.

Наконец банка открыта, там полным-полно ароматного порошка. Опытная (на полтора года старше меня) сестрица раздает инструктаж:

— Бери чашку. Сначала насыпаешь ложку кофе, потом ложку сахара, а потом ложку сливок и растираешь это все сильно-сильно, пока белым не станет. Это и будет пенка, — ложка мелькает в чашке со скоростью метеора и я тут же включаюсь в работу. Через тридцать секунд у нас вкуснющая сладкая кофейно-сливочная смесь, от которой невозможно оторваться. Только ее очень мало. Мы ее проглатываем за полсекунды.

— Давай еще?

— Бабушка убьет! — У бабушки пятеро детей, прорва шальных внуков, поэтому понятие «убьет» вовсе не метафора. А достать этот индийский кофе вообще задача для героев. Но тяга к запретному плоду сильнее страха казни. — Хорошо. Еще по ложечке.

Мы перетираем очередную порцию, уминаем ее, облизываемся и понимаем, что там где две, там и три. И еще. И снова. Не остановиться. Лопаем, не отрывая взглядов от занавески — чтоб слинять при первых признаках воздушной тревоги.

— Еще?

— Давай. По последней, — сестра решительно закрывает банку и прячет ее в комод, чтобы бабушка ничего не заподозрила.

Следы преступления уничтожены: чашки вымыты, ложки на месте, банка в комоде. Сливки в холодильнике. И, конечно, немножко мы оставили — мы ж не звери какие. Не эгоистки!!! Оставили, сколько смогли. На донышке. Чтоб жестянку прикрыть.

Ну а вечером бабушка с дедушкой захотели попить кофе…