Батюшка сегодня чудесно читал заупокойную. Внятно. Не частил. Не глотал слова, не бубнил под нос. То ли просто молодой. То ли просто от души. Кто его знает.

Когда стоишь в первой линии родственников, очень тяжело видеть гроб. И того, кто в нем. Спряталась.

Я успела подумать об обивке – дешевый полиэстр, боже мой, как оно электризуется. И еще катышками идет эта китайская дрянь. На покойном костюм, почему-то синяя рубашка. Галстук. Галстук?!! Интересно, как покойных обряжают перед их последней опочивальней? Да знаю я. Просто абстрактный интерес. Одеяло совсем тонкое. Под ним, на правом плече – иконка…

Букеты. Венки. Венки. Венки. Цветы. Хризантемы. Гвоздики. Я ненавижу хризантемы и гвоздики. Отчего вдруг решили, что это похоронное?

Ладан. Батюшка идет с кадилом, я боюсь шарахнуться в обморок. Вижу, как усопший ведет носом, наверное, ему этот дым тоже не по душе. Хмыкнул что-то про себя, чуть потянулся, улегся удобнее. Подушка набита опилками – тоже неудобно.

Может, мне в завещание вписать свое внутреннее убранство? Я не хочу лежать так неудобно. Мое самое любимое – клубочком, спрятав лицо под руку, подтянув ногу к подмышке. С котами. Пожалуйста… Подушку мою любимую и одеяло теплое.

Службу слушают совсем немногие. Еще горсточка крестится. Неумело. Вообще, я тоже редко лоб крещу. Не на этой службе – тут как раз и горестно, и грустно, и с пониманием. А вообще. Сложно мне лоб крестить, ведь я постоянно спорю с Ним. И задаю Ему неудобные вопросы. А Он молчит. А я все жду ответа на главное – почему оно все так случилось?

И надо всем – перепады моего полного отрицания и споров с богом до тихих периодов моего же воцерковления и умиротворения. С постоянным внутренним сомнением – я-то вижу совсем другие сны. Зачем тогда сейчас слежу за службой и читаю следом молитвы?

«Его душа уходит в вечность, и ей очень нужны ваши молитвы», — батюшка после службы перешел на простой и понятный язык. «Интересно, жена его тут, дочка тут, — думаю. – Плачут. Странно. Это вообще же все было столько лет предсказуемо и ожидаемо, но почему-то никогда, никогда ты к этому не готов. А где же дочкин муж? Почему он не рядом? Не мое дело».

Надо идти прощаться. Сердце скачет, как у зайца – спать я сегодня не смогу. «Ближайшие родственники могут подойти попрощаться – целуете лоб усопшего, там, где ленточка молитвы, отпустите все обиды, простите», — руководит батюшка.

Нет.

Подхожу ближе. Вижу, как смерть одним своим взмахом изменила человека, превратив лицо в полностью неузнаваемую маску. Оно все как будто поплывший воск – видимо, боль отпускала и все это счастливо разглаживалось, отгоняя морщины ко лбу, бровям, уводя щеки к шее. Все подалось куда-то вниз – кожа, мышцы, глаза… Уши, щеки – вниз, вниз, к шее, ниже… «Спасибо вам», — говорю. Касаюсь края гроба и отхожу. Заплаканные жена и дочь рядом. Не хочу обнимать ни ее, ни ее.

***

К машине. В домик. Спрятаться, успокоиться. Быстро уехать. Вдоль моря.

***

Ветер, снег, дождь. Ночь. Тишина. Мокрые сосны. Мокрая земля. Тонкое, совсем тонкое одеяло. Неудобная подушка. Нелепая поза. Одиночество.