Никогда не знаешь, что вырастет в нашей семье. Безусловно, это будет достаточно яркая личность, но куда ее вдруг понесет — это всегда большой вопрос. Например, в детстве одна из моих бабушек болела тифом. Ангел-утешитель, принявший облик доктора, так прямо и сказал — либо умрет, либо выживет, но останется идиоткой. Все зарыдали еще сильнее, но про себя подумали разное.

А она взяла и выжила. Я так понимаю, назло. Вместо обещанного доктором идиотизма появилась легкая бусорь, которая позволила достаточно весело путешествовать по этой жизни и творить разное. (Вот сейчас ей будет 90, а она по-прежнему творит разное. Не смешное, но разное. И не надо говорить, что это отпечаток пережитого, характер никогда с возрастом не приходит. Это с ума сойти можно в любое время). Но в числе прочего у нее появилась еще и какая-то отчаянность — только очень свободолюбивому человеку придет в голову дважды бежать из немецких застенков (ее угоняли в Германию; Освенцим и все такое). Про нее я как-нибудь потом расскажу — там есть, о чем.

Один из дедушек был снайпером, отстреливал в войну немцев как воздушные шарики. (Тут размышлизм. Для нас они были и остаются безусловным врагом — я про гитлеровскую Германию. И в те пять и даже больше лет не было места жалости. Враг. И понимание того, что дед тоже здорово помог нашим, оно полнит гордостью. С другой стороны, были же и немецкие снайперы. Для нас — убийцы. Для их семей — герои. Ладно, поехали дальше.)

***

У всех приличных людей в комплекте по две бабушки и два дедушки. У меня, как правило, все с ног на голову, поэтому бабушек было четверо, а дедушек — трое. Папины мама и папа — тут понятно. С мамиными сложнее, потому что у моей родной бабушки Веры были родные же сестра Лида и брат Саша. У брата жена — пусть не родная, но я ее считала бабушкой родной. Потом узнала, что родство считают иначе, но бабушка Валя бабушкой от этого быть не перестала.

Родной дедушка (мамин папа) умер очень рано, мне был год. И именно он позже помог осознать то, что я помню себя месяцев с девяти. Говорят, что человек так рано вспомнить свое детство не может. Я прекрасно все помню, вплоть до игрушек. Например, у меня был импортный комбинезончик, очень красивый. И мне ужасно хотелось его примерить — мы были в гостях у дедушки с бабушкой, одежда лежала в прихожей. И я потопала туда. Разворачиваюсь, а дедушка, сидя в кресле, грозит мне пальцем. И я решила, что лучше оставлю одежду на месте.

А еще я помню, как у дедушки бурчал живот. И когда он дышал, живот то поднимался, то опускался. (Если обратить внимание, то женщины дышат грудью, а мужчины животом). У дедушки был рак, он уже почти не вставал, оптимистичного ничего не ожидалось, была сделана колостома и эти звуки меня пугали…

***

Если посмотреть более молодой состав семьи, можно найти и медиков, и юристов, и политиков, и фарцовщиков (представляете сейчас мужика в пиджаке и здорово ошибаетесь, потому что в моей семье простых чисел нет. Моя тетя в очень далекой прошлой жизни — одна из ммм… знаменитейших фарцовщиц города. Это, кстати, не мешало ей быть и оставаться интеллигентнейшей женщиной и прекрасно играть на рояле. Я обожала ее ту компанию умных и особенных людей, когда беседа интересна и остроумна, от мужчин пахнет хорошими сигаретами и прекрасным парфюмом. (И неважно, что мне было три года — я уже тогда ценила мозги, харизматичность и чувство юмора). А еще чемпионы Олимпийских Игр, преподаватели вузов (завкафедрой, если что, доктора наук и все такое). Даже реставраторы.

Еще есть и свои итальянские страсти. Это заслуживает отдельного сериала, но наше семейство слишком хорошо знают, поэтому пока лучше не буду вытряхивать скелеты. А вернусь в свое очень раннее — лет до пяти-шести — детство. Потому что нечестным было бы, написав кусочек про папиных родителей, забыть о родне со стороны мамы — там очень много. Но напишу очень мало. По крайней мере, сейчас. Потому что Харьков — это отдельно. Киев — это отдельно. Княжичи и Каменец-Подольк — тоже отдельно. Отдельно Вильшаны, отдельно Золочев…

***

Украину я считаю своей второй родиной. Там мое детство, там моя юность. Там мои дедушка Саша и бабушка Валя. Там еще под сотню родичей. Там язык, который я помню и знаю до сих пор, хотя никогда его не учила. Там темные ночи, яркие звезды, запах выжженной летней травы и хмеля, винограда и роз у памятника Ленину (розы были позже))), а еще — аромат сургуча на почте.

Наш дом был на второй от станции улице, а почта помещалась на станции. (Кстати, по этой улице проходила дорога на новое кладбище, и периодически на грузовике пылил и подпрыгивал открытый гроб с покойным, следом брел местный оркестрик и невпопад громыхал тарелками. Ну и, конечно, сочувствующие, куда ж без них. Покойник трясся в такт ухабам, чудо, что не выпрыгивал с последней своей постели — я все ждала)).

Бабушка Вера или бабушка Лида. Или бабушка Валя. Или все они табором собирали посылку для эстонцев — чего только не было. Своего, свежего, настоящего. Фанерный ящик затем обертывали холстиной, на ней писался адрес и — Боже мой, я прямо сейчас дурею от этого запаха, — на почте это все запечатывалось горячим сургучом, на кляксе которого штампом наносили оттиск: почта СССР. И еще обязательно фиолетовыми чернилами и пером адрес на специальном бланке. Запах. (Запах — это то, что я запоминаю навсегда. Завжди. У всех. Первая встреча, первый фрагмент — запах. Новая книга — новая история — запах. Новый дом — запах. Детство — это тоже запах).

Пока никто не видит, я хватаюсь за вожделенные перо и бумажку, в итоге становлюсь похожа на фиолетового гепарда. Бабушки негодуют, а я счастлива. Кляксой больше, кляксой меньше. На обратном пути заходим в магазинчик. Там все не так, как я привыкла — нет корзинок, зато есть продавщица, которая все и приносит. Там впервые покупают саго и уже на следующее утро я ем кашу, которую полюбила на всю жизнь. (У нас саго я не видела, интересно, это тот самый вкус или сейчас я решу, что это жуткая дрянь?) Кстати, хлеб там особенный. Черного не встретишь. Зато белый, как говорят, вкусный. Я не слишком его люблю, но это дело вкуса.

Мед. Потрясающий гречишный мед. Свежий — льется. Я обмакиваю в него печенье и объедаюсь…

***

У дедушки с бабушкой большой дом — 4 комнаты, двойная кухня, плюс чердак, на котором хранится зерно. Зерно периодически спускают во двор и прокаливают, чтобы жучки не заводились. Это тяжелая работа, но очень мне интересная — баллон с газом, огонь, жар. Пока дедушка ходит вокруг золотой горы, я втихаря забираюсь на крышу сарая. Там «бойлер» — бак с водой, которая за день нагревается так, что становится горячей. Получается душевая. Если в ней пауков нет, можно мыться. Если есть — пока всех не выгонят, меня туда загнать не может никто.

На крышу мне нельзя — во-первых, девочки так себя не ведут, во-вторых, шифер может сломаться. Я хоть и легкая, но фиг его знает. (То, что я девочка, и от этого можно получать кучу удовольствия — стало ясно несколько позже)).) Пока же мне больше нравится носиться с братьями, строить убежища из кирпичей, оставшихся после стройки соседей, забираться повыше и еще — гонять гусей. В моем понимании, я их пасла (так же не повезло потом желтой корове в Карпатах — моя любовь к животным чуть не довела бедолагу до голодной смерти)))). Они считали иначе и удирали на другой конец вонючего болотца, в камыши и тину. Оттуда глумились надо мной — что-что, а в вонючую воду с пиявками я не полезу даже ради птицы.

***

Когда мне был год, дедушка Саша подарил мне игрушечного зайца. В сером пальтишке. Он стал моей любимой игрушкой. Бедолага быстро утратил товарный вид, лишился носа (глаза я выковырять не смогла), но без него я жить не могла. Он окунался со мной в каждую лужу, ездил со мной везде и всюду, спал со мной, ел со мной, а еще я ласково звала его «змеенышем» — фамилия же ж))) И тут дедушка решил развлечься. На следующий год привез мне второго зайца. В желтом пальтишке.
В общем, стало у меня два любимых зайца. Один, который желтенький, у меня дома до сих пор. Второго подло и вероломно сожрала моя собака, спасать было нечего — эрдельтерьеры они же терьеры… Жаль, мне его не хватает.

(Мне все еще мало лет, меня все еще запихивают в плед, который надо вытряхнуть. Я внутри, бабушки по сторонам. Р-раз — и я вылетаю с визгом и хохотом навстречу солнцу. Два — меня ловят, и я захлебываюсь от счастья — сейчас снова полечу).

…а в тот вечер мы только приехали, и я тут же понеслась проверять, как там живность — куры, кролики, нутрии, гуси, свин. Влетаю за угол, там, где рукомойник с ледяной водой, и застреваю на полпути. На гвозде висит кролик. За шкирку. И смотрит на меня. Под ним — лужица крови, которую жадно слизывает Белка — наша собака. С тех пор крольчатину я не ем.

***

Украинские ночи — это опрокинутая чернильница. Удобства во дворе, несмотря на то, что в доме туалет есть. Просто до водопровода дело не дошло. Поэтому, будьте любезны, за угол — там сарай стратегического назначения, в котором живут пауки. Я за угол хожу с душевным скрежетом и только днем. (До сих пор при виде пауков могу запросто хлопнуться в обморок). Ночью соседей нет, поэтому все свои дела я несу в огород, колорадским жукам — если выбирать из двух зол, они кажутся безобиднее. Заставить себя выйти ночью — это подвиг. Панночка же, Вий. Даже в пять лет. (Жесть началась позже, когда я дорвалась до русских народных сказок университетского издания с разделом «страшные сказки» — вот там и снятые головы, и кропило, и гробы и покойнички). Сидишь на грядке, вокруг собаки брешут, а фантазия любой помидор превращает в кошмар))) Зато в дом летишь быстрее пули.

***

Бабушка Валя была очень доброй. И я ее любила до полусмерти. Спокойная, смешливая. Она была агрономом, причем из тех, кто определяет вид растения по запаху семян. Именно она, когда моя сестрица (не пытайте имен и родства, запутаетесь, потом плакать будете) засунула в нос крупное семечко и оно проросло, определила, что будет кукуруза. И только после этого поехали к врачу — добывать урожай.

Бабушку мучили мигрени. Когда начинался приступ, она лежала пластом сутки, не в состоянии даже встать с кровати. Что такое мигрени — я знаю на своей шкуре…

Любимое бабушкино ругательство — хай тобi бic. Пользуется она им регулярно — семья большая, вечно что-то происходит.
Я валяюсь в кровати — уже пора спать. В этой комнате телевизор, поэтому все в сборе. Бабушка ест конфеты «Дорожные», и время от времени кидает мне. Через всю комнату. Я ловлю на лету))) Счастье.

Дедушка Саша… Он панически боялся щекотки. К нему можно было просто подойти и просто сделать козу, даже не трогать — все))) Больше ничего и не надо)

Дед был страшно домовитым и хозяйственным — помимо всевозможной живности, он выращивал виноград, растил удивительный фруктовый сад. Лично прививал яблони и груши, получались новые сорта. Я один раз дорвалась до яблони, а самое сладкое яблоко, разумеется, на самой дальней и тонкой ветке. Яблоко-то я добыла, а вот ветку сломала. И сознаться храбрости не нашлось. Ну и дедушка быстренько нашел виноватых — бабушка Валя. Она была довольно необъятной, поэтому особые комментарии достались области возле поясницы. Я так и не смогла в этом сознаться — вот только сейчас и говорю. Мне стыдно, да. (Утешает то, что дед яблоню спас — ветку перевязал, что-то ей сказал…)

Дед был прекрасным рыбаком. Утром на своем мотоцикле коляской, пока мы еще спали, уезжал. А на завтрак уже были свежайшие караси. (Или что-то еще. Вот я вообще ни разу не рыбак, хотя тоже не пробовала. Как знать.)

***

Я сейчас пишу, и понимаю, что никак не остановиться — эти кусочки мозаики из меня сыплются. Каждый фрагмент вытягивает новый. И вижу, что текст огромный, а не остановить. Я не рассказала даже миллионной доли. Про вишню, которую собирали огромными тазами. Я в первый день слопала ее столько, что бабушке на вареники пришлось собирать новую порцию. Про уксус — я влетела с жары в дом, хватанулась за кружку, в которой всегда была вода, хлебнула, а там… К счастью, не эссенция — так бы я тут не сидела. Про поездки на мотоцикле. Про велосипед «Украина» и лужу. Про колонку с водой, куда мы ходили с ведрами — наш колодец забарахлил. Про отрывной календарь — каждый год новые 365 историй и выбеленные мелом стены. Про столб с переключателем — каждый вечер бабушка Валя брала швабру и шла включать свет всей нашей улице Пугачева. Автоматики не было, и когда свет разрешили включать мне, я была раздута как шарик от гордости. Про Белку — нашу собаку. Про кроликов. Про украинскую свадьбу. Про раковину без водопровода. Похоже, придется все-таки отдельными рассказиками. Под настроение.